Ближе к жизни

В современную латышскую живопись увлечение бытовой темой в какой-то мере внесли молодые художники, предпочитающие изображать свое ближайшее окружение, но наиболее убедительно эту тенденцию закрепили зрелые мастера ведь известный «бытовизм» всегда был типичен для произведений таких выдающихся художников, как И.Заринь пли Б.Берзииь, которые пронесли эти качества современной картины через все 60-е н 70-е годы. Персональная выставка Берзиня в 1981 году показала, что этот «жизнелюбец» всегда мыслит своих героев в конкретных ситуациях, что их первозданность вырастает из их бытовой правдивости. Художественное мышление И.Зариня также всегда тяготело к жизненной конкретности, и его картины на современную тему, как и исторические полотна, всегда отличались жанровой определенностью. Таковы и его произведения последних лет «Послевоенный сельсовет», «Наши поля», «Знамя стрелков» (все—1980 года), «Заседание правления», «Вестовой» (оба 1981).

Исторический жанр, вновь обретая свои типичные черты, опирается не только на конкретную повествовательность, но и включает в поле своего внимания фотодокумент («Боевик 1905 года Е.Дубелштейн» Ю.Димитерса, 1978). При этом фотография используется не только как материал для создания достоверных исторических образов, построения сюжета, но и как непосредственный объект изображения, составляющий художественную ткань произведения. Другими словами фотография становится своеобразным идеалом изображения (а если ее нет, то она «сочиняется», создается ее видимость). Так, Станкевич, создавая групповой портрет членов первого правительства Советской Латвии («1919 год», 1978), полностью опирается на фотодокумент, подчиняя ему и цветовое решение полотна. Подобным образом созданы и ряд портретов защитников города Лиепая, героев Великой Отечественной войны, картина «Шкеденская мадонна» А.Клявнньша (в ней показано уничтожение фашистскими оккупантами советских людей в декабре 1941 года в районе Шкеде). Думается, что в основе усиления интереса к фотодокументу лежит несколько факторов: и прежде всего эмоциональная сила самого документа, исключительность отраженного в нем события.

Некоторая созерцательность в бытовом жанре, склонность к документу в исторической картине не проистекает ли это, однако, от недостатка образного мышления, творческого воображения? Вглядываясь в этот процесс, приходишь к выводу, что дело совсем в другом: фотография используется как прием, как форма достоверности, как гарантия значительности содержания художественного произведения. Для одних художников этот прием связан с подчеркнутой иллюзорностью изобразительной формы, другие предпочитают живописное обобщение формы, опираются на образную активность цвета. В 70-х годах мы достаточно много говорили о субъективном моменте в живописи, теперь имеем дело с большим вниманием к осязаемой реальности, перед которой художник тактично отступает, несколько приземляя полет своей фантазии.

Не всегда судьбу исторической картины определяет фотодокумент. Симптоматична также перекличка с популярными в искусстве 40 - 50-х годов мотивами: новое пластическое решение получает тема революции 1905 года, по-новому осмысливаются трагические события послевоенных лет, не получившие по сути дела в те годы достойного воплощения. Так, картина Р.Музиса «1946 год» посвящена теперь уже ставшей исторической теме борьбы против бандитизма. Музис решает свою композицию как бы в духе картины «сурового стиля». Об этом говорят ее острая силуэтность, цветовая скупость, общая лаконичность. Однако современность полотна в повествовательности, дифференциации эмоциональных планов, растущая в глубь пространства динамика изображения. Типичная для Латвии сцена революции 1905 года так называемая * церковная демонстрация изображена в картине О.Звейсалниекса «Митинг. 1905 год». Наряду с типичностью и конкретностью сюжета примечательна динамика этого полотна,  которой художник добивается средствами, граничащими с некоторой гротескностью и наивностью изображения, ничуть не умаляющими драматизм содержания. Подобные приемы не чужды современной латышской живописи, к ним обращается, например, Б.Берзииь; некоторая нарочито наивная упрощенность отмечается в ряде бытовых полотен И.Зариня.