Атрибут монументальной скульптуре

В стремлении скульпторов к неоднозначности смысла, открытой эмоциональности монументальной скульптуры ощущается живительное дыхание станковой пластики. Возможно, именно благодаря станковизму утвердилась в монументальной скульптуре, казалось бы, простая мысль о том, что демонстрация личностного, субъективного отношения художника отнюдь не грех, что трепетность лирики не будет в ущерб эпической монументальности. Но где кончается высокая лирика и начинается бытовизм? Границы жанра рушатся, но специфика жанра, тем не менее незыблема. Какие бы метаморфозы ни происходили с монументом, он всегда ориентирован на вечность; какой бы значительной ни была жанровая сценка, она всегда во времени, сиюминутна. Монумент идеален, жанр повседневен. Используя в памятнике атрибутику, скульптор должен возвысить жанр до монументальности другого пути у него нет, иначе вместо камерного памятника нам явится не маленькая статуя, а огромная статуэтка.

Но почему все-таки предмет легко и быстро завоевал в скульптуре столь заметное место? Думается, что это одно из проявлений того обостренного чувства пространства, которое характерно для скульптуры XX века. В интересе скульпторов к предмету есть момент чисто пластический, композиционный: многосоставность скульптурного произведения дает возможность использовать как средство выразительности пространственные цезуры, есть мотивы и более глубокие: скульпторы все чаще стремятся запечатлеть не единичный объект, а целостную пространственную среду, и как компонент ее выступает предмет. Что касается монументальной пластики, то появление в ней предмета как компонента среды имеет особые оттенки: предметность помогает памятнику создать автономную «среду в среде» и обжить ее, противопоставить безмерности города замкнутость, его жесткой метрике ритмическую сложность, лаконичности насыщенность визуальной информацией и занимательность. Неожиданные пространственно-средовые отношения возникают, например, в калининском памятнике Пушкину. С помощью введенного в композицию фрагмента городского пейзажа конкретное место бытования памятника (волжская набережная) обыгрывается и превращается в сконструированную художником среду: набережная Невы, поэт на прогулке.

Итак, пространственность, став активным «действующим лицом» скульптурного образа, открыла дорогу к нему предметности, что обернулось множеством неожиданных для монументальной пластики последствий. Скромный, характер смысловых и пластических связей «человек - предмет» был также довольно устойчив, то сегодня функции атрибута могут быть самыми различными. Eго значение, определяющие в структуре памятника Лики атрибута столь разнообразны, что, ставя знак равенства между словами «атрибут» и «предмет», испытываешь некоторое смущение. Трудно разграничить эти термины без определенной натяжки, и все же в их полном смешении таится неточность. Использование атрибута в скульптуре освящено вековыми традициями, атрибут это дополнение, не более чем штрих предмет в скульптуре, явление особое, в чем-то новое: предмет активен, роль аккомпаниатора для него недостаточна. В памятниках Комитасу, Сарьяну, Авиценне, Островскому атрибут можно определить как значимую деталь, что, в общем, соответствует традиционному пониманию. Принципиально иное решение дано в памятниках Туманяну, Пиросмани, Мицкевичу, Лескову, Пшавеле, Навои, Пушкину в Твери. Предмет выступает здесь как семантический ключ к образу, как системообразующий элемент. Вычленить предмет из структуры этих памятников,  значит не только обеднить авторское решение, но исказить весь замысел, подчас даже разрушить структуру. Ну, а как быть с памятниками Ползунову или Учителю, в которых традиция переплетается с чертами новизны? Между традиционной атрибутикой и современной предметностью  множество переходных явлений, и, возможно, внутренняя эволюция предметности в скульптуре и состоит в движении от атрибута к предмету.