Парадоксы станковой пластики

A.Салнит», 1978, медь; «Скульптор и скульптура», 1977, дерево; «Портрет студента», 1981, известняк), Л. Берлин («Робинзон Крузо», 1978, дерево), В. Буйначев («Влюбленные», 1981, дерево), В. Клыков («Портрет B.Хлебникова», 1979, гранит), Ю. Ыун («Театральный этюд. Э. Кулл и Ю. Вийдинг», 1980, гипс), А. Бурганов («А. Чехов в Таганроге», 1980, бронза), П. Чусовитин («П. П. Ер¬шов», 1981, гипс).

В последние годы можно отметить и это, на наш взгляд, весьма существенно, как на смену портрету, сложному по композиции и ставшему уже привычным, приходит портрет, сложный по самому содержанию. Специфическая особенность такой концепции наиболее очевидна в портретах личностей, уже «апробированных» историей, как бы обобщенных самим временем. Такие работы встречаются все чаще, причем у самых разных скульпторов. Соединение условно-символического с сиюминутным выступает здесь особенно наглядно. Так, Л. Берлин в портрете А. Бахрушина (1980, бронза) совмещает конкретно-психологическую трактовку собственно портрета с классической колонной постаментом. Аналогичный прием правда, в несколько иной интерпретации использует Ю. Орехов. В портрете М.- Кутузова предстает, на первый взгляд, торжественный, репрезентативный образ. И вместе с тем мягкая лепка, тонкие переходы пластических масс придают ему непосредственность, ощутимую не только во внешнем облике, но и в состоянии изображенного.

Новые черты в понимании пластической повествовательности обнаруживаются в композиции И. Блюмель «Н. Гоголь и А. Пушкин» (1981, гипс). В русском искусстве, в особенности в скульптуре, сложились определенная иконография и традиции в интерпретации образов Пушкина и Гоголя. В этом смысле каждый из персонажей в эскизах Блюмель типичен. Но в контексте конкретного жанрового сюжета они оставляют впечатления, явно не укладывающиеся в традиционную иконографию и сложившиеся представления о «типичном Пушкине» или «типичном Гоголе». Это естественно. Блюмель отказывается от поверхностного понимания типического, ибо оно оставляет зрителя холодным. Ведь, как верно подметил Генрих Манн, «самообладание мы утрачиваем только перед лицом того, что воспринято нашей индивидуальностью».

Свое индивидуальное восприятие предлагает и Блюмель. Знакомство с эскизами позволяет глубже проникнуть в авторский замысел, понять художественную логику в развитии сюжета. Рассказывая об одном из конкретных эпизодов Гоголь читает Пушкину свое новое произведение, Блюмель переводит ставшие уже хрестоматийными образы в разряд обычных персонажей. Но благодаря выразительной лепке, обобщенному силуэту, подчеркнуто острой, почти гротесковой трактовке лиц изображенных этот рассказ обретает символическое звучание. Кроме того во всех пластических проекциях эскизов (в первом фигуры даны полностью) изображение вписывается в единый овал, в них ощущаются чет кие пространственные координаты Композиционная замкнутость подчеркивает пластические взаимосвязи между фигурами, выражая основную идею образа духовную близость портретируемых.

 По-своему используют принцип повествовательности Н. Богушевская и Н. Жилинская. Интересно, например, сопоставить интерпретацию образа Анны Ахматовой, к которому скульпторы обращаются почти одновременно. В композициях Богушевской (1979, шамот) поэтесса достаточно «похожа» на себя. Сюжетные мотивы опять же вполне конкретны: Ахматова сидит в кресле; стоит задумавшись; полулежит... Рассеивающий свет шамот, выразительная лепка, окраска, возникающая «внезапно», кое-где, все это создает атмосферу поэтичности и в то же время драматизма, символизирующего не только характер творчества, но и личную судьбу Ахматовой, сложность эпохи, в которую она жила и творила