Парадоксы станковой пластики

Мы уже говорили о том, что для современного искусства характерно тяготение к многослойной структуре образа, к усложнению образного восприятия. Наиболее ощутимо оно у художников 70-х годов, для которых такая многослойность стала общим концепционным принципом. Но коль скоро творческие установки этих мастеров более широки и всеохватны, чем даже у художников 60-х годов, сложнее становится преодоление всякого рода сопротивления: пластики литературной ассоциативности; материалов скульптуры сложным образным идеям и т. д. Это тоже одна из проблем, и она должна стать предметом самого серьезного анализа. Мы имеем в виду то, что в искусстве, в частности в скульптуре, героем и темой произведения все чаще становится не конкретный персонаж, факт или событие. Им становится само время. В живописи для интерпретации отвлеченно-философских категорий используется образ- притча. В скульптуре, где любое произведение уже конкретный предмет реального мира, необходимы другие пути. Одним из них идет Л. Баранов. Все произведения, созданные им в последние годы, пронизаны ощущением единства времени.

Теперь уже нет нужды доказывать, какое огромное значение имеет соотношение скульптуры с реальной жизненной средой. Новое восприятие этих соотношений утвердили в своем творчестве еще мастера 60-х годов. В композиции «Пушкин» (1981, гипс) Баранов обращается к этой же проблеме, но решает ее на ином смысловом уровне, весьма своеобразно интерпретируя предметные peaлии, конкретные сюжеты, повествовательные и символические мотивы Композиция состоит из нескольких частей. Начинает ее портрет-голова А. С. Пушкина, лицо которого буквальное повторение посмертной маски поэта. Жизнь творца не кончается физической смертью, за ней открываются бессмертие, вечность - приблизительно так можно сформулировать идею автора. Однако раскрывается она в сопоставлении образов и их вариации: Пушкина-поэта как символа русской литературы и Пушкина-человека, каким его рисует наше воображение; Гоголя хрестоматийного, занявшего свое место в истории, Гоголя, воспринятого современным художником, понятого очень лично; Натальи Пушкиной в облике блестящей светской дамы и Натали как воплощения «чистой красоты», хрупкой и незащищенной... Кульминацией композиции становится напряженно извивающийся ствол колонны, направляющий взгляд зрителя к капители, на которой ритмически повторяется изображение головы Ф. Достоевского, вылепленной с предельной точностью.

Таким образом, «Пушкиниана» Баранова предстает как своего рода символ русской культуры в один из периодов истории в высочайших своих достижениях и муках противоречий. Но чтобы понять композицию в целом, зритель должен буквально войти в ее пространство. По ходу движения сложность сюжетно- повествовательной структуры раскрывает психологическую многослойность образа: перепад времен и вместе с тем единство времени, в котором на равных правах живут и реальные персонажи, поданные вполне конкретно, почти предметно, и те же персонажи, но ставшие уже символами. Изящные силуэты, изысканная пластика, бледная мерцающая светотень как бы удаляют изображенных в глубь истории, но дают возможность ощутить перспективу времени...